svnthronin (
svnthronin) wrote2016-02-06 05:58 pm
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Entry tags:
6 февраля
Дочитал до конца Фейсбучный роман Сергея Ивановича Чупринина. Роман на 334 страницы. Казалось бы, какие-то совсем разные истории пусть и подвязанные к своему времени, а сплетаются в единое целое. Словно плитки из мозаики. Любопытное чтение, из которого можно узнать как живёт литературный мир, ведь С.И. Чупринин – литературный критик и главный редактор журнала «Знамя». Вся скрытая от нас сторона в коротких заметках. Под кат уберу некоторые цитаты на память:
Помимо масштаба дарования, направленности убеждений и степени моральной безупречности, есть ещё один литературный счёт. Всегда уместно спросить: помог ли этот писатель хоть чем-нибудь другим писателям или в такого рода благотворительности замечен не был? То есть совсем попросту – ссудил ли он деньгами собрата в нужде, «пробил» ли в печать важную чужую рукопись, помог ли кому-то встать на крыло или, наоборот, потопил – как, к примеру сказать, вошедший в силу Иосиф Бродский погубил писательскую карьеру Василия Аксёнова в Америке? с. 207-208
И ведь понимаешь, что литература беспощадна, что выдёргивает она под софиты совсем не многих, а удерживает в своей памяти всего лишь единицы, и не обязательно лучших, но всё равно больно. с. 250
К журнальному редактору действительно только за тем в кабинет и заходят – поговорить. Роскошь человеческого общения, конечно, но устаёшь ужасно. И ещё больше устаёшь от того, что день за днём, и вот, оказывается, уже двадцать пять лет, работаешь оценщиком. Причём случаи, когда рукопись, поступившая в редакцию, очень уж хороша или очень уж плоха, – из самых простых. Тем более что совсем плохое для меня, как правило, не доходит – опыту и квалификации сотрудников «Знамени» можно доверять смело. Вкусы у нас, само собою, разные, и споры иногда вспыхивают нешуточные, но всё-таки не вокруг тех вещей, которые, безусловно, «да» или, безусловно, «нет», а вокруг тех, которые «может быть». Если напечатать, убытку большого не будет; если отклонить, тоже не будет. Кроме того, что, отклоняя, ты наносишь смертельную обиду автору, который над своим романом сидел, бывает, годами и который – ты это знаешь или по характеру текста догадываешься – человек в высшей степени достойный, и ты бы с ним и детей бы крестил, и в разведку бы пошёл, а вот печатать… ну, никак не хочется.
Ищешь максимально щадящие слова, говоришь, как ты хорошо к нему относишься. Но на кой ему твоё хорошее отношение!
Мне ведь и самому случается быть автором, и помню, как Лена (Елена Даниловна) Шубина, ещё в «вагриусовскую» эпоху, вела мою книгу, которая у неё вызывала, скажем так, много вопросов. И, намереваясь задать самые из них для меня неудобные, Лена обычно начинала так: «Серёжа, вы ведь знаете, как я к вам хорошо отношусь…». А я, сцепив зубы, про себя бормотал: «Лучше бы вы к моей книге лучше относились, чем ко мне лично». с. 333-334
Помимо масштаба дарования, направленности убеждений и степени моральной безупречности, есть ещё один литературный счёт. Всегда уместно спросить: помог ли этот писатель хоть чем-нибудь другим писателям или в такого рода благотворительности замечен не был? То есть совсем попросту – ссудил ли он деньгами собрата в нужде, «пробил» ли в печать важную чужую рукопись, помог ли кому-то встать на крыло или, наоборот, потопил – как, к примеру сказать, вошедший в силу Иосиф Бродский погубил писательскую карьеру Василия Аксёнова в Америке? с. 207-208
И ведь понимаешь, что литература беспощадна, что выдёргивает она под софиты совсем не многих, а удерживает в своей памяти всего лишь единицы, и не обязательно лучших, но всё равно больно. с. 250
К журнальному редактору действительно только за тем в кабинет и заходят – поговорить. Роскошь человеческого общения, конечно, но устаёшь ужасно. И ещё больше устаёшь от того, что день за днём, и вот, оказывается, уже двадцать пять лет, работаешь оценщиком. Причём случаи, когда рукопись, поступившая в редакцию, очень уж хороша или очень уж плоха, – из самых простых. Тем более что совсем плохое для меня, как правило, не доходит – опыту и квалификации сотрудников «Знамени» можно доверять смело. Вкусы у нас, само собою, разные, и споры иногда вспыхивают нешуточные, но всё-таки не вокруг тех вещей, которые, безусловно, «да» или, безусловно, «нет», а вокруг тех, которые «может быть». Если напечатать, убытку большого не будет; если отклонить, тоже не будет. Кроме того, что, отклоняя, ты наносишь смертельную обиду автору, который над своим романом сидел, бывает, годами и который – ты это знаешь или по характеру текста догадываешься – человек в высшей степени достойный, и ты бы с ним и детей бы крестил, и в разведку бы пошёл, а вот печатать… ну, никак не хочется.
Ищешь максимально щадящие слова, говоришь, как ты хорошо к нему относишься. Но на кой ему твоё хорошее отношение!
Мне ведь и самому случается быть автором, и помню, как Лена (Елена Даниловна) Шубина, ещё в «вагриусовскую» эпоху, вела мою книгу, которая у неё вызывала, скажем так, много вопросов. И, намереваясь задать самые из них для меня неудобные, Лена обычно начинала так: «Серёжа, вы ведь знаете, как я к вам хорошо отношусь…». А я, сцепив зубы, про себя бормотал: «Лучше бы вы к моей книге лучше относились, чем ко мне лично». с. 333-334