![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
svnthroninАлександр Невзоров:
я вот думаю, что как-то очень рано судили доцента-расчленителя Соколова. Слишком рано, не повезло ему. Он не успел узнать волшебное слово, которым в России снимаются все абсолютно вопросы. Он бы мог просто сказать, что у него забрало запотело и из мокрого рюкзака достать холодную руку аспирантки и сделать такое примирительное… мизинчиками. А потом в эту же руку можно было бы вложить букетик и привязать, чтобы он не вывалился. И всё. Я думаю, что инцидент был бы, таким образом, исчерпан. И не было бы никаких следствий, никаких судов, и все бы отнеслись к этому с большим пониманием, потому что ведь Россия – страна запотевших забрал.
И вот только что буквально выяснилось, что запотело забрало у питерских милицейских начальников в поликлинике МВД, где за 200 тысяч делали справку об инвалидности любому сотруднику, так через запотевшее забрало не видно, то это: инвалид или не инвалид, есть у него ноги или ему их отгрызли либералы на митинге. Ну вот не видно. И теперь они сами в шоке. Оказывается, все практически не инвалиды.
И в Ивановской области тоже они запотели, эта забрала чертовы. Чины наркоконтроля, оказывается, открыли собственную успешную большую лабораторию по изготовлению наркотиков и организовали мощную сеть, которая торговала наркотиками. Они, конечно, саму лабораторию видели, но, поскольку у них забрала запотело, они в школе, что там делали. Они думали, что там варили геркулесовую кашу для розничной торговли.
...
И вот сейчас идет великая кровопролитная, смертельная битва за то, возбуждать дело в отношении этого питекантропа, который прославился на площади Восстания или не возбуждать. Я имею в виду 23 января. Если возбудить, то есть риск, что на следующем мятеже, на следующем митинге так же охотно бить, как били в этот раз, может быть, милиционеры не будут, потому что это деморализует личный состав.
Известно, что сотрудники милиции, которые куда-то волокли какого-то мальчишку, что называется, с ноги мощно нокаутировали питерского педагога, математика Маргариту Викторовну Юдину, которая всего лишь задала им вопрос, свирепо, тупо, без всякой необходимости и очень умело показав квалификации хорошего питекантропа. Вероятно, у них есть специальные манекены учителей, врачей и пенсионеров, на которых они тренируются и отрабатывают специальные удары, предназначенные для каждого из этих категорий.
Маргарита Юрьевна, пролетев метра три, грянулась головой об асфальт и оказалась в больнице. А тут начинается самое интересное. В больнице ее почему-то держали голой, не дав ни пижамы, ни рубашки. А математики, они вообще странный народ. В голом виде убедительно общаться с публикой совершенно не получается. Кутаться в простыню, чтобы добежать до туалета, тоже как-то неловко. Короче, она мучилась там. И голову рассеченную ей тоже решили там не перевязывать, чтобы не драматизировать и не портить картинку. Потому что караулило послушное телевидение, которое должно было зафиксировать факт прощения или смущения.
...
И сперва к Маргарите Юрьевне явился полковник с красивой фамилией Музыка Сергей Борисович. Кстати, действительно очень приличный человек. И он предложил мириться с полицией. Потом явился сам герой, фамилию он не сказал. Он возник с букетиком перед голой, судорожно задергивающейся простыней дамой и представился: «Я Коля, мент переднего лягания. Мне карьеру портить не надо. Я в наших рядах еще лучший. Давайте меня по-хорошему прощайте». И, конечно деморализованный, абсолютно голый человек, думающий совершенно о другом, сказал: «Иди, Коля, иди». В этот момент из-за его плеча сиял полковник Музыка.
И вот началась эта война – возбуждать, не возбуждать. Но, как известно, кто платит, тот и заказывает Музыку. А мы знаем, кто Музыке платит. То есть, вернее, как они считают, кто им платит. На самом деле им плачу я и вы, но они по-прежнему верят, что им платит Путин. Хотя при виде любого мужичка с хабариком – вот тут они должны понимать, что к ним пришло начальство, которое их содержит. И этого мужичка или эту математичку питерскую они должны воспринимать как начальство. Они этого не умеют делать, потому что абсолютно идиотский закон о полиции.
...
Но мы еще вернемся к теме 23-го. У нас есть просто один пикантный факт. Просто если я о нем не расскажу, я забуду. Вот над всей этой жутью, над морозной туманной Россией, которая была превращена в месилово людей с полицией и ОМОНом и Росгвардией по всем городам, – вот над всем этим месивом летала МКС (международная космическая станция). И там, на этой МКС американцы начали кормить российских космонавтов, у которых кончилась еда.
...
Вот я не забуду, кстати, про 23 января. Мы знаем, что от Владимира Владимировича поступил прямо реальный запрет, пожелание того, чтобы возник специальный закон, который запрещает сравнивать ботинки – правый и левый, и запрещает понимать, какой ботинок правый, а какой ботинок левый, запрещает в законодательном порядке.
То есть нельзя будет сравнивать гитлеризм и сталинизм, сталинскую армию и гитлеровскую армию. Нельзя будет прилично обсуждать, кто у кого выиграл битву за фашизм и отобрал этот фашизм и кто как им воспользовался; чьи концлагеря были концлагеристее и чьи массовые убийства были массовее. В принципе, введение такого рода цензуры и прямого шантажа статьями Уголовного кодекса – это окончательно добьет интерес ко Второй мировой, что в общем, по-моему, тоже неплохо. Она станет казенным обрядом для одних и совершенно смертельной скукой для других и забудется, вероятно, нафиг, потому что вот российская власть, она чем шире открывает пасть, тем она, как правило, больнее кусает себя за задницу. Это вообще стиль. Они не умеют вести идеологические войны.
На самом деле невелика потеря, потому что в основном интерес к этой войне – он вообще едва теплился. И просто ведь мы знаем, что интеллигенты очень любили на досуге попыхтеть о всяких там Риббентропах, и вот только на этом пыхтенье, на том, что это всегда было дискутивно, что это всегда было болезненно, эта память и держалась. А с тех пор, как было введено абсолютное единомыслие и будет закреплено, то есть мы не сможем уже через пару месяцев ничего, ни единого слова сказать о Второй мировой войне.
В принципе, это личный пунктик Владимира Владимировича. Пусть он себе в эту войну играет. Оставьте его в покое. В конце концов, одной войной больше, одной меньше. Нам ведь все равно, о какой говорить, хоть о Троянской, хоть о войне Алой и Белой розы. Это его как бы персональная аквадискотека, персональная железная дорога. В конце концов, командуя таким количеством статей, решеток, мордоворотов с запотевшими забралами, он может себе это позволить. Это его хобби.
...
такая же жуткая участь ждет того, кто получит в этой стране абсолютную власть. Потому что мы видим, что погромы, аресты, дела сейчас, ломают и громят офисы Навального сейчас, вскрывают квартиры и супруги Навального, и всех остальных фэбэкашников. И всё бессмысленно это, всё ошибочно. Они повторяют один в один примитивно и тупо все ошибки, которые были проделаны советской власти в 91-м году. Вообще всё зеркалится. Тогда был Саколаускас – сейчас есть Шамсутдинов. С абсолютно такими же ситуациями.
Очень много, безумно много схожего, и вот эта симптоматика попёрла. И вот эти все бессмысленные зверства, которые они устраивают, они все ни к чему. Потому что мятеж уже проник в кровь страны, и он уже циркулирует. И теперь только вопрос времени, когда возникнет первая потеря координации движений, и с этим уже ничего не поделать. Я ведь глубоко имел возможность вникнуть в том, что происходило тогда перед моими глазами в 91-м году.
...
И вот посмотри, по поводу того, насколько мятеж в крови. Ты знаешь, что в Архангельске в каком-то глухом селе пытались арестовать снеговиков. Но не получилось. Они просто при погрузке в автозак стали разваливаться, и их на месте остальных снеговиков добили ногами в живот, потому что снеговики на деревенской улице стояли с плакатами в руках: «Вова, между нами всё кончено», «Ты нам не царь» и так далее. Приехала полиция. Требовали составления протокола и административного ареста для девушки, которая жила напротив. То есть через улицу от нее стояли снеговики. Но тем не менее, допрашивать стали ее. Она объяснила, что снеговики имеют, вероятно… может быть, есть несовершеннолетние снеговики, вовлечение несовершеннолетних снеговиков – это уже другая статья. Короче говоря, снеговиков порушили. А вот эти все таблички забрали на экспертизу. Это говорит об уровне маразма.
Отчасти о том же самом уровне говорит интересная, на первый взгляд, идея Владимира Владимировича Путина, который сообщил, что отныне и вовеки (In saecula saeculōrum) для высших сановников нет срока давности и нет срока годности, поскольку он сам себя назначил. Становится понятно, что имеется в виду. И для чиновников нет высшего предела возраста. Это пример типичного абсолютизма и неограниченной власти.
...
Я напоминаю, что этот молодой человек во время мятежа 23 января показал абсолютно офигическую, сумасшедшую храбрость, феноменальную – в одиночку, один голыми руками умело отметелив 7 или 8 бронированных омоновцев с дубинками. И очень мне понравилась реакция руководства Чечни. То есть там этого обычного – «К ноге, нафиг, сюда! Будешь извиняться». Вот тут поняли, что с этим мальчиком так не разговаривают, что если он решит кому-нибудь набить морду, то он это сделает вне зависимости от статуса этой морды. И с ним пошли на какие-то долгие, сложные переговоры. Там действительно исключительной храбрости парень. Это вообще типично для очень многих чеченцев. Теперь вы, вероятно, понимаете, почему Грозный брали так тяжело, так долго и так страшно.
...
Потому что вот если дают 5 лет за привод с собой на законный мирный митинг ребенка, вот сколько лет надо давать за такой закон? И ставить вопрос надо по-другому: а кто вообще пустил ОМОН, создавший угрозы жизни и порядку в данном случае и москвичей, и омичей, и волгоградцев, и кубанцев, и челябинцев и якутян? Кто вообще допускает ОМОН? Кто надоумил полицию устраивать все эти безобразия? Потому что она была единственной причиной и единственным источником безобразий. Другого никого не было, кто был бы так же сильно виноват в кровавости и драматичности 23-го.
...
я был чем-то вроде комиссара у двух потрясающих ОМОНов – у рижского и у вильнюсского. Это были легендарные ОМОНы 90-х годов с действительно блестящими людьми. Я вспоминаю, как в Вильнюсе Болеслава Макутыновича, командира Вильнюсского ОМОНа вызывали какие-то приехавшие цековские мордовороты, которые стали требовать от вильнюсского ОМОНа, чтобы он шел и разгонял каких-то на тот момент абсолютно мирных, спокойных людей. Болеслав Макутынович сказал: «Я тебе дам дубинку. Иди разгоняй. Но если я тебя за этим замечу, я тебя пристрелю».
А там было три цековца. Я был при этом разговоре. Они начали кричать: «Так, мы звоним Пуго. Тебя через 10 минут снимают». Макутыновича Болеслава вообще никогда ничего не могло вывести из себя. Не важно, на чьей они были стороне, но это были герои и настоящие храбрецы. Он тут же спокойненько нажимает – тогда еще не было мобильных телефонов – отжимает свою рацию, которая висела у него на ремешке и связывается с ОМОНом внизу и очень мерно, очень спокойно говорит: «Ты видишь окно с синей портьерой?» «Да» – отвечает хриплый голос из рации. Он говорит: «Долбани, пожалуйста, туда из гранатомета. Потому что здесь приехали люди из Москвы. Они же русского языка не понимают. Но через секунду. Я за угол спрячусь».
Всякие проблемы, претензии… Сразу были положены трубки. И перестали требовать избиения мирных и безоружных людей. И вот те ОМОНы никогда бы не пошли на это. А нынешние – это просто жалкая и гадкая карикатура на то в общем героическое отчасти прошлое.
отсюда - https://echo.msk.ru/programs/nevsredy/2780178-echo/
Виктор Шендерович:
В общем, они решили не хитрить. Они просто всех сажают, Оль. Ничего нового не происходит. По данным Дмитрия Гудкова 4 тысячи человек задержано по России. Счет идет в любом случае на тысячи. И будут сроки, и они уже есть и идут задержания веерные. Как мы уже знаем. Десяток моих знакомых сидит. А знакомых по фейсбуку – дюжинами. Веерные посадки, людей сажают после того, как они выходят. Идет планомерный административный террор. Они ничего другого давно не делают, они пытаются нас запугать. Они демонстрируют, что никакие тысячи людей и даже сотни тысяч в масштабах страны, вышедшие на улицы, их не испугали. Что у них хватит ОМОНа нас всех задавить и судов нас всех осудить. Что они плевать хотели на общественное мнение. Что им не интересно, что мы о них думаем. Два коротких сюжета этих дней – один известный про омоновца безымянного, который с ноги бил женщину в живот. А второй — вот сегодня Марина Литвинович написала, на Петровке поймали-таки юношу 2002 года рождения, который – внимание – страшный государственный преступник. Он бил ногами машину ФСБ. Он двое суток спал на стуле в Следственном комитете. Его не кормят, его не пускают в туалет. Его пытают. Он двое суток. Это человек, избивший ногами машину ФСБ. Вот это государственный преступник. Он сидит на Петровке вместе с другими более известными узниками. Вот, собственно, все, что вы хотели знать о сегодняшней России, но боялись спросить. Кто у нас преступник, а кто нет. Значит нельзя бить машину ФСБ ногами. И можно бить, будучи омоновцем в полной экипировке, можно бить женщину в живот. Все, что вы хотели знать.
...
Людей не выводят в туалеты и так далее. Люди ночуют без матрасов. На полу. Это преступники. Те, которые вышли на улицу. Человек, который бил ногами женщину – он не преступник. Его не ловят. Вот все приоритеты. Мы стремительно идем в сторону Беларуси. Многие наработки Лукашенко уже в работе вовсю. Ну еще не насилуют и не избивают и не заставляют петь государственный гимн, как в Окрестине, но мы на пути к этому уже совершенно очевидно. Тысячи задержанных. Пытки. Потому что пытка бессонницей и голодом это пытка, безусловно. И все это происходит в совершенно массовом порядке. Когда ты сказала, что главная тема – приговор Навальному – нет. Уже не это главная тема. Это было… конечно. Но главная тема заключается в том, что вот спустя полтора года после лета 19-го года снова в полный рост обычный полицейский террор. Прошу заметить, у нас нет государства, просто государства нет, потому что никаких примет права мы не наблюдаем. Это просто силовое полицейское государство. Худшие образцы.
...
К сожалению, мы не вышли, 200 тысяч нас не вышло и не будет выходить каждое воскресенье под 200 тысяч. К сожалению, пропорция уже общественного неприятия, которое есть в Беларуси, ее нет у нас, к сожалению. Мы не выучили уроки Беларуси. А власть-то выучила и поняла, что только сила. Только давить. У них нет никакого, может быть, там раздавались какие-то голоса, мы помним, что три года назад обсуждалось, пускать ли Навального на выборы. Вот была тема. Башни Кремля — так ли с нами бороться или сяк ли. Посадить или обмануть. Затоптать или обмануть. Всё, эти разговоры закончены. Задавить. Принято решение задавить.
...
отсутствие полутонов, вот в январе 21-го года. Это ситуация абсолютного отсутствия уже полутонов. Человек, который в этой ситуации не поднимает свой голос против убийц, Оля, убийц и мы это знаем, в защиту человека, который попытался ценой своей жизни пытается что-то изменить – это ситуация совершенно ясная в этическом плане. Мы не можем, повторяю как мантру, мы не можем ничего сделать, мы, разговаривающие на последних площадочках, где-то на обочине. Мы не можем ничего сделать. Мы можем сделать только одно – мы можем сами себе отдать отчет в реальности и называть вещи своими именами. Очень важно сейчас отдать себе отчет и назвать вещи своими именами. Власть захвачена, никаких примет государства от правового какого-то нет. И совершенно идет открытое циничное полицейское насилие. Они ведь не предлагают нам поверить в правоту того, что они делают. Когда на Соболь надевают наручники за нарушение эпидемиологической обстановки, они же не предполагают, что россияне, кто-нибудь найдется дебил, который поверит, что в этом дело. Они же уже не пытаются нас обмануть. Они просто говорят: «Лежать!». Да, мы лжем. Вы ничего не сможете сделать, мы лжем и насилуем. И вы ничего не сможете сделать. Они демонстративно идут на беспредел. Очень важная демонстративность появилась в 19-м году, потом была пауза. Сейчас появилась снова уже с белорусским опытом.
...
Мы как минимум должны громко и ясно говорить. Не валять дурака с законностью их, не разговаривать на их языке. Мы должны назвать вещи своими именами. Нас захватили бандиты. Я давно предлагаю перейти на нормальную терминологию. Ребята, нет никаких судов. Когда мы говорим о судах, о полиции, о парламенте еще вспомните. О Конституции. Этого ничего нет. Это все картонные декорации, которые протыкаются пальцами. И мы должны понимать, что мы захвачены бандитами. Исходя из этого, действовать или прятаться или уезжать, но исходя из этого. Не обманывая себя. Это очень важная штука. Все сворачивается прямо не по дням, а по часам. Драматизм ситуации, прямой уже голый драматизм без всяких экивоков, башни Кремля какие-то, либерализация. Людей пытают. Вот сейчас мы с тобой разговариваем, — людей пытают. Тысячи людей находятся в заключении. Частично без адвокатов, им не дают спать, их не выводят в туалет, Оля. Это зафиксировано на суде. Как человека двое суток, Мария Эйсмонт. Смотри там. Не выводят в туалет. Сегодня Литвинович об этом же пишет. Не выводят в туалет, не кормят, не поят. Не дают матрасов даже на пол. Пытки. Это пытка.
...
О. Бычкова― Но это ситуация выглядит абсолютно тупиковой и безвыходной. Как она и в Беларуси выглядит уже довольно давно. Потому что помощи никакой ждать, естественно, неоткуда. Потому что максимум, что могут сделать какие-нибудь там прогрессивное человечество – это в лице госпожи Меркель и прочих других Байденов – например, задать вопрос Путину: а что у вас там с Навальным типа. И нехорошо держать Навального в застенке. Но все, а что действительно мы не можем на них полагаться.
В. Шендерович― Для начала могло бы не звать этого НРЗБ в эфир в Давос для того, чтобы поинтересоваться его видением мира. Блин. Вот его видение мира сейчас самое актуальное. Давосу сейчас очень актуально узнать видение мира.
...
В. Шендерович― Это старая советская история. Которая показывает неэффективность такой тактики. Я не знаю, кто там советует на Западе. Но, в общем, довольно очевидна не эффективность. Представление, что можно нежностью взять и разговорами о правах человек. Они понимают язык силы. Я не имею в виду военную силу. Но только. Они понимают только, если им будет больно от этого. Это давно об этом пишут и говорят. Пока не будет серьезных контрмер, пока они не почувствуют боли с персональными санкциями. Серьезно пока им не будет больно – они не прекратят.
О. Бычкова― Ну так это тоже, судя по всему, не работает. Потому что смотри, сколько санкций напринимали. Против конкретных людей, против структур.
В. Шендерович― Это еще не сделано.
...
по поводу Кубы. Вот как раз дружба с Кастро ухудшила судьбы диссидентов на Кубе в тюрьмах. Именно дружба Обамы с Кастро… Именно мягкость ухудшила. Потому что они понимают тоже язык. Как только появились денежки – они откупаются от своих трудностей. Это сложный длинный разговор, мы на него свернули, может быть, слишком надолго. Это отдельная тема. Если говорить о нас — на них действуют числительные. Пока мы будем выходить десятками тысяч, а не сотнями тысяч – им будет хватать ОМОНа и суда. Как только нас будет сотни тысяч – они довольно быстро, по крайней мере, у них будут основания беспокоиться. Сейчас они понимают, что ОМОНа, вот их банды хватает на нас. Их банда сильнее мирных людей, которые выходят против этой банды.
...
О. Бычкова― Так ты говоришь, что недостаточно много людей выходит в России. Ну вот в Беларуси много людей выходит. И что?
В. Шендерович― Ты сама подвела к логической развилке. Как с второклассниками учительница. Вот дети, вот так нельзя и так нельзя. А что же нам делать? Дорогие радиослушатели, мы не можем их убрать путем выборов, потому что выборов нет. Они не реагируют на мирные демонстрации, когда мы выходили, в 12-м году вообще совсем мирно, шарики дарили полицейским. Что же нам делать, дорогие россияне. Ответ очень простой: если не будет так и так, то будет по третьему. По третьему будет когда-нибудь, когда протест перестанет быть мирным. Это совершенно очевидно. Что через какое-то время он перестанет быть мирным. Вопрос в том, надо ли доводить до маятника эту гирю, чтобы до такого пола она доходила. Но власть сегодня целенаправленно ведет в сторону вооруженного восстания. Медленно повторяю. Власть целенаправленно ведет страну к вооруженному восстанию. Либо к тому, что страна превратится просто в скопище лежащих на полу, избитых и обуянных стокгольмским синдромом. Либо как альтернатива, альтернатива Туркменистану – только вооруженное восстание. Это говорит нам власть, это не я говорю. Я бы предпочел выборами или мирными действиями власти. Власть проходит мимо развилок, которые на блюдечке с голубой каемочкой. Вот эта история с этим полицейским, который ударил женщину. Это была для власти возможность хотя бы сыграть в правосудие. Хотя бы сыграть в контакт с населением. С электоратом. Сказать, ну вот перегибы. Тем не менее, мы его накажем. Пусть не жестоко накажем. Пусть потом тихо где-то на тормозах спустим. По крайней мере, сигнал получен. И они даже пошли вначале по этому пути. Но потом сверху сказали, местное начальство пошло, видимо, извиняться. Но потом сверху окрик раздался. Почему раздался окрик – очень понятно. Потому что Путина не интересуют избиратели, мы не его референтная группа. Эта женщина Маргарита Юдина и ее все близкие и мы все – это не референтная группа. Референтная группа – именно силовики. Если наказать одного силовика за то, что он ударил мирного демонстранта, так остальные силовики 31-го числа не будут нас бить. Они скажут, на фиг нам это нужно, мы потом будем крайними. Значит это ясный сигнал отсутствия суда над омоновцем, который ударил мирную женщину. Это прямой сигнал прежде всего силовикам. Вам дана отмашка на беспредел. Вы можете бить мирных людей и вам ничего за это не будет. Не бойтесь. Вот что говорит власть. Вот что говорит Путин. Это прозвучало совершенно ясно и недвусмысленно. Мы это услышали и они это услышали. И точно также с другой стороны и будут наказаны все, кто вышли. Жестоко. Вот человек ударил машину, не полицейского. Машину. Его пытают. Просто пытают тех, кто вышел. Пытают активистов. Их пытают. Потому что нахождение в наших полицейских участках и СИЗО это разновидность пытки. А без еды и сна – тем более. Это единственный способ разговора, к сожалению, между властью и обществом.
О. Бычкова― Как ты думаешь, судьба Алексея Навального дальше.
В. Шендерович― Он будет, видимо, долго сидеть. Думаю, что он это понимал. Он Мандела. А Мандела вышел, когда сменилась власть, а не наоборот. Это не то что он сверг, нет, когда закончился апартеид – освободили Манделу. В таком порядке. Навальный резко поднял ставки. Своей судьбой, спасибо, что не жизнью он обострил ситуацию. Он сократил для России исторический путь, конечно, вся эта история — попытка убийства, расследованием, дворцом и его возвращением – резко катализировала процесс. И думаю, Россия за счет судьбы Навального может быть ускорила процесс выхода из путинизма на какое-то время.
...
О. Бычкова― 17.34 в Москве. Мы продолжаем программу «Особое мнение». Дмитрий Песков, пресс-секретарь президента России сказал, что в Кремле не читали последних расследований Bellingcat. Потому что из-за качества подобных расследований на них просто не хочется тратить время. Прочитал ли ты последнее расследование Bellingcat.
В. Шендерович― Оля, прости, у меня к тебе сначала вопрос. Какого дьявола ты все время цитируешь Пескова. Какая разница, что они говорят.
...
Обрати внимание, сенсационное если так, с большой вероятностью раскрыты три убийства. Совершенных ФСБ. С огромной вероятностью, по крайней мере, данные, как сказано у Булгакова в «Собачьем сердце» — очень нехорошие. Почти никакой реакции общественной. Ну да, какая была реакция на историю с Навальным. Ну да.
О. Бычкова― На это скажут, потому что там Навальный, а тут мы даже не все имена знаем этих людей.
В. Шендерович― Дело не только, ты представляешь себе, неважно, мы берем контрольную группу какую-то страну европейскую, где выясняется, что местная ФСБ убивала. Что будет. Здесь тишина, потому что повторяю, запредельное торможение. Психика не выдерживает этого. Мы не можем ничего сделать. А психика просто отказывается на это реагировать. Мы мешком ударенные. Понимаешь, Оль. Да, завтра Грозев выйдет и скажет: а вот еще 12 человек они убили. А еще 165 оказывается было убито. Но мы же, в конце концов. «Мемориал» (власти РФ признали организацию иностранным агентом. — ред.) опубликовал – 19 тысяч в Чечне погибло. 5-6 тысяч мирных жителей. Вакуумные бомбы, фильтрационные лагеря. Мы же это все знаем с тобой. По крайней мере, ты знаешь про фильтрационный лагерь Чернокозово про убийства. Ну знаем. И что? Мешком ударенные. Общество, ударенные мешком. И у части стокгольмский синдром, которые говорят «ну нет, этого не может быть». А зачем, а зачем это нужно. И так далее. А у другой части, например, как у меня, просто глухое отчаяние, потому что я понимаю, ну да, мы еще много узнаем. Никакой реакции. И вот это отсутствие общественной реакции не только в телевизоре путинском, это разумеется. Но и вообще какой бы то ни было. И больше людей не выйдет на демонстрации. Не выйдут миллионы, сотни тысяч из-за того, что снова обнаружилось, мы притерпелись, принюхались, мы прижились при убийцах. Мы привыкли. И эта привычка это самое чудовищное, что случилось за эти годы. Мы привыкли. Мы знаем, что мы живем среди убийц. Но про воров говорить нечего. Это уже просто быт. Но вот, оказывается, повысили нам испытание для нашей психики. Оказывается, доказали, что и убийцы тоже. Хотя мы знали, разумеется. Что, мы не знали про Яндарбиева или про Литвиненко. Или про Немцова. Что мы не знали. Мы все знали. Но мы прижились, притерпелись. И абсолютный покой.
...
О. Бычкова― А можно провести историческую аналогию. Я так отчаянно пытаюсь цепляться за что-то уже пройденное и как бы знакомое. Например, 20-й съезд и после него, после выступления Хрущева распространяют некие очень скромные по нашим нынешним представлениям материалы по партийным организациям. По стране. И людям как бы чуть-чуть приоткрывают глаза на то, что происходило с репрессиями и ГУЛАГом. И это же тогда произвело впечатление на людей. И к чему-то привело, например.
В. Шендерович― Это было сделано сверху.
О. Бычкова― Да.
В. Шендерович― Это был доклад, который распространялся по партийным организациям. Потом замечательная книга Чуприна «Оттепель», где это просто по дням исследовано, как открывались эти шлюзы. Кто-то закрывал их, кто-то открывал. Но давление было. Но была опора сверху. У Твардовского была опора в ЦК, ходили, в ЦК были опоры. Это сверху делалось. В России, к сожалению, реформы приходят сверху. Потом выясняется, что огромный запрос и политики как Горбачев используют энергию, которая пробуждается снизу. Но они открывают ей ход.
...
Энергия снизу уходила в… восстание. Которое просто расстреляли к чертям собачьим и задавили. Новочеркасск – энергия снизу. А сверху — когда разрешили сверху, когда выяснилось, что за это не расстреливают, тогда разрешенное… И все реформы – сверху. Снизу – огромная энергия навстречу.
...
Постепенно заканчивается программа и хочется какие-то напоследок сказать простые слова. Простые слова будут такие. Дорогая обслуга пиаровская бюрократическая номенклатурная, дорогая обслуга, времена упростились. Никаких полутонов нет. Те из вас, которые слова не сказали против бандитов, захвативших власть и убивающих, прямой дорогой идущих в лукашенковскую сторону, те из вас, кто не дистанцировались от них публично, все эти доверенные лица, все эти журналисты. Потом не делайте, пожалуйста, вид, что вы журналисты и деятели культуры. И ученые. Нет, вы обслуга убийц. Вы должны это ясно понимать. Просто чтобы вы отдавали себе отчет. Это очень важно.
отсюда - https://echo.msk.ru/programs/personalno/2780788-echo/
я вот думаю, что как-то очень рано судили доцента-расчленителя Соколова. Слишком рано, не повезло ему. Он не успел узнать волшебное слово, которым в России снимаются все абсолютно вопросы. Он бы мог просто сказать, что у него забрало запотело и из мокрого рюкзака достать холодную руку аспирантки и сделать такое примирительное… мизинчиками. А потом в эту же руку можно было бы вложить букетик и привязать, чтобы он не вывалился. И всё. Я думаю, что инцидент был бы, таким образом, исчерпан. И не было бы никаких следствий, никаких судов, и все бы отнеслись к этому с большим пониманием, потому что ведь Россия – страна запотевших забрал.
И вот только что буквально выяснилось, что запотело забрало у питерских милицейских начальников в поликлинике МВД, где за 200 тысяч делали справку об инвалидности любому сотруднику, так через запотевшее забрало не видно, то это: инвалид или не инвалид, есть у него ноги или ему их отгрызли либералы на митинге. Ну вот не видно. И теперь они сами в шоке. Оказывается, все практически не инвалиды.
И в Ивановской области тоже они запотели, эта забрала чертовы. Чины наркоконтроля, оказывается, открыли собственную успешную большую лабораторию по изготовлению наркотиков и организовали мощную сеть, которая торговала наркотиками. Они, конечно, саму лабораторию видели, но, поскольку у них забрала запотело, они в школе, что там делали. Они думали, что там варили геркулесовую кашу для розничной торговли.
...
И вот сейчас идет великая кровопролитная, смертельная битва за то, возбуждать дело в отношении этого питекантропа, который прославился на площади Восстания или не возбуждать. Я имею в виду 23 января. Если возбудить, то есть риск, что на следующем мятеже, на следующем митинге так же охотно бить, как били в этот раз, может быть, милиционеры не будут, потому что это деморализует личный состав.
Известно, что сотрудники милиции, которые куда-то волокли какого-то мальчишку, что называется, с ноги мощно нокаутировали питерского педагога, математика Маргариту Викторовну Юдину, которая всего лишь задала им вопрос, свирепо, тупо, без всякой необходимости и очень умело показав квалификации хорошего питекантропа. Вероятно, у них есть специальные манекены учителей, врачей и пенсионеров, на которых они тренируются и отрабатывают специальные удары, предназначенные для каждого из этих категорий.
Маргарита Юрьевна, пролетев метра три, грянулась головой об асфальт и оказалась в больнице. А тут начинается самое интересное. В больнице ее почему-то держали голой, не дав ни пижамы, ни рубашки. А математики, они вообще странный народ. В голом виде убедительно общаться с публикой совершенно не получается. Кутаться в простыню, чтобы добежать до туалета, тоже как-то неловко. Короче, она мучилась там. И голову рассеченную ей тоже решили там не перевязывать, чтобы не драматизировать и не портить картинку. Потому что караулило послушное телевидение, которое должно было зафиксировать факт прощения или смущения.
...
И сперва к Маргарите Юрьевне явился полковник с красивой фамилией Музыка Сергей Борисович. Кстати, действительно очень приличный человек. И он предложил мириться с полицией. Потом явился сам герой, фамилию он не сказал. Он возник с букетиком перед голой, судорожно задергивающейся простыней дамой и представился: «Я Коля, мент переднего лягания. Мне карьеру портить не надо. Я в наших рядах еще лучший. Давайте меня по-хорошему прощайте». И, конечно деморализованный, абсолютно голый человек, думающий совершенно о другом, сказал: «Иди, Коля, иди». В этот момент из-за его плеча сиял полковник Музыка.
И вот началась эта война – возбуждать, не возбуждать. Но, как известно, кто платит, тот и заказывает Музыку. А мы знаем, кто Музыке платит. То есть, вернее, как они считают, кто им платит. На самом деле им плачу я и вы, но они по-прежнему верят, что им платит Путин. Хотя при виде любого мужичка с хабариком – вот тут они должны понимать, что к ним пришло начальство, которое их содержит. И этого мужичка или эту математичку питерскую они должны воспринимать как начальство. Они этого не умеют делать, потому что абсолютно идиотский закон о полиции.
...
Но мы еще вернемся к теме 23-го. У нас есть просто один пикантный факт. Просто если я о нем не расскажу, я забуду. Вот над всей этой жутью, над морозной туманной Россией, которая была превращена в месилово людей с полицией и ОМОНом и Росгвардией по всем городам, – вот над всем этим месивом летала МКС (международная космическая станция). И там, на этой МКС американцы начали кормить российских космонавтов, у которых кончилась еда.
...
Вот я не забуду, кстати, про 23 января. Мы знаем, что от Владимира Владимировича поступил прямо реальный запрет, пожелание того, чтобы возник специальный закон, который запрещает сравнивать ботинки – правый и левый, и запрещает понимать, какой ботинок правый, а какой ботинок левый, запрещает в законодательном порядке.
То есть нельзя будет сравнивать гитлеризм и сталинизм, сталинскую армию и гитлеровскую армию. Нельзя будет прилично обсуждать, кто у кого выиграл битву за фашизм и отобрал этот фашизм и кто как им воспользовался; чьи концлагеря были концлагеристее и чьи массовые убийства были массовее. В принципе, введение такого рода цензуры и прямого шантажа статьями Уголовного кодекса – это окончательно добьет интерес ко Второй мировой, что в общем, по-моему, тоже неплохо. Она станет казенным обрядом для одних и совершенно смертельной скукой для других и забудется, вероятно, нафиг, потому что вот российская власть, она чем шире открывает пасть, тем она, как правило, больнее кусает себя за задницу. Это вообще стиль. Они не умеют вести идеологические войны.
На самом деле невелика потеря, потому что в основном интерес к этой войне – он вообще едва теплился. И просто ведь мы знаем, что интеллигенты очень любили на досуге попыхтеть о всяких там Риббентропах, и вот только на этом пыхтенье, на том, что это всегда было дискутивно, что это всегда было болезненно, эта память и держалась. А с тех пор, как было введено абсолютное единомыслие и будет закреплено, то есть мы не сможем уже через пару месяцев ничего, ни единого слова сказать о Второй мировой войне.
В принципе, это личный пунктик Владимира Владимировича. Пусть он себе в эту войну играет. Оставьте его в покое. В конце концов, одной войной больше, одной меньше. Нам ведь все равно, о какой говорить, хоть о Троянской, хоть о войне Алой и Белой розы. Это его как бы персональная аквадискотека, персональная железная дорога. В конце концов, командуя таким количеством статей, решеток, мордоворотов с запотевшими забралами, он может себе это позволить. Это его хобби.
...
такая же жуткая участь ждет того, кто получит в этой стране абсолютную власть. Потому что мы видим, что погромы, аресты, дела сейчас, ломают и громят офисы Навального сейчас, вскрывают квартиры и супруги Навального, и всех остальных фэбэкашников. И всё бессмысленно это, всё ошибочно. Они повторяют один в один примитивно и тупо все ошибки, которые были проделаны советской власти в 91-м году. Вообще всё зеркалится. Тогда был Саколаускас – сейчас есть Шамсутдинов. С абсолютно такими же ситуациями.
Очень много, безумно много схожего, и вот эта симптоматика попёрла. И вот эти все бессмысленные зверства, которые они устраивают, они все ни к чему. Потому что мятеж уже проник в кровь страны, и он уже циркулирует. И теперь только вопрос времени, когда возникнет первая потеря координации движений, и с этим уже ничего не поделать. Я ведь глубоко имел возможность вникнуть в том, что происходило тогда перед моими глазами в 91-м году.
...
И вот посмотри, по поводу того, насколько мятеж в крови. Ты знаешь, что в Архангельске в каком-то глухом селе пытались арестовать снеговиков. Но не получилось. Они просто при погрузке в автозак стали разваливаться, и их на месте остальных снеговиков добили ногами в живот, потому что снеговики на деревенской улице стояли с плакатами в руках: «Вова, между нами всё кончено», «Ты нам не царь» и так далее. Приехала полиция. Требовали составления протокола и административного ареста для девушки, которая жила напротив. То есть через улицу от нее стояли снеговики. Но тем не менее, допрашивать стали ее. Она объяснила, что снеговики имеют, вероятно… может быть, есть несовершеннолетние снеговики, вовлечение несовершеннолетних снеговиков – это уже другая статья. Короче говоря, снеговиков порушили. А вот эти все таблички забрали на экспертизу. Это говорит об уровне маразма.
Отчасти о том же самом уровне говорит интересная, на первый взгляд, идея Владимира Владимировича Путина, который сообщил, что отныне и вовеки (In saecula saeculōrum) для высших сановников нет срока давности и нет срока годности, поскольку он сам себя назначил. Становится понятно, что имеется в виду. И для чиновников нет высшего предела возраста. Это пример типичного абсолютизма и неограниченной власти.
...
Я напоминаю, что этот молодой человек во время мятежа 23 января показал абсолютно офигическую, сумасшедшую храбрость, феноменальную – в одиночку, один голыми руками умело отметелив 7 или 8 бронированных омоновцев с дубинками. И очень мне понравилась реакция руководства Чечни. То есть там этого обычного – «К ноге, нафиг, сюда! Будешь извиняться». Вот тут поняли, что с этим мальчиком так не разговаривают, что если он решит кому-нибудь набить морду, то он это сделает вне зависимости от статуса этой морды. И с ним пошли на какие-то долгие, сложные переговоры. Там действительно исключительной храбрости парень. Это вообще типично для очень многих чеченцев. Теперь вы, вероятно, понимаете, почему Грозный брали так тяжело, так долго и так страшно.
...
Потому что вот если дают 5 лет за привод с собой на законный мирный митинг ребенка, вот сколько лет надо давать за такой закон? И ставить вопрос надо по-другому: а кто вообще пустил ОМОН, создавший угрозы жизни и порядку в данном случае и москвичей, и омичей, и волгоградцев, и кубанцев, и челябинцев и якутян? Кто вообще допускает ОМОН? Кто надоумил полицию устраивать все эти безобразия? Потому что она была единственной причиной и единственным источником безобразий. Другого никого не было, кто был бы так же сильно виноват в кровавости и драматичности 23-го.
...
я был чем-то вроде комиссара у двух потрясающих ОМОНов – у рижского и у вильнюсского. Это были легендарные ОМОНы 90-х годов с действительно блестящими людьми. Я вспоминаю, как в Вильнюсе Болеслава Макутыновича, командира Вильнюсского ОМОНа вызывали какие-то приехавшие цековские мордовороты, которые стали требовать от вильнюсского ОМОНа, чтобы он шел и разгонял каких-то на тот момент абсолютно мирных, спокойных людей. Болеслав Макутынович сказал: «Я тебе дам дубинку. Иди разгоняй. Но если я тебя за этим замечу, я тебя пристрелю».
А там было три цековца. Я был при этом разговоре. Они начали кричать: «Так, мы звоним Пуго. Тебя через 10 минут снимают». Макутыновича Болеслава вообще никогда ничего не могло вывести из себя. Не важно, на чьей они были стороне, но это были герои и настоящие храбрецы. Он тут же спокойненько нажимает – тогда еще не было мобильных телефонов – отжимает свою рацию, которая висела у него на ремешке и связывается с ОМОНом внизу и очень мерно, очень спокойно говорит: «Ты видишь окно с синей портьерой?» «Да» – отвечает хриплый голос из рации. Он говорит: «Долбани, пожалуйста, туда из гранатомета. Потому что здесь приехали люди из Москвы. Они же русского языка не понимают. Но через секунду. Я за угол спрячусь».
Всякие проблемы, претензии… Сразу были положены трубки. И перестали требовать избиения мирных и безоружных людей. И вот те ОМОНы никогда бы не пошли на это. А нынешние – это просто жалкая и гадкая карикатура на то в общем героическое отчасти прошлое.
отсюда - https://echo.msk.ru/programs/nevsredy/2780178-echo/
Виктор Шендерович:
В общем, они решили не хитрить. Они просто всех сажают, Оль. Ничего нового не происходит. По данным Дмитрия Гудкова 4 тысячи человек задержано по России. Счет идет в любом случае на тысячи. И будут сроки, и они уже есть и идут задержания веерные. Как мы уже знаем. Десяток моих знакомых сидит. А знакомых по фейсбуку – дюжинами. Веерные посадки, людей сажают после того, как они выходят. Идет планомерный административный террор. Они ничего другого давно не делают, они пытаются нас запугать. Они демонстрируют, что никакие тысячи людей и даже сотни тысяч в масштабах страны, вышедшие на улицы, их не испугали. Что у них хватит ОМОНа нас всех задавить и судов нас всех осудить. Что они плевать хотели на общественное мнение. Что им не интересно, что мы о них думаем. Два коротких сюжета этих дней – один известный про омоновца безымянного, который с ноги бил женщину в живот. А второй — вот сегодня Марина Литвинович написала, на Петровке поймали-таки юношу 2002 года рождения, который – внимание – страшный государственный преступник. Он бил ногами машину ФСБ. Он двое суток спал на стуле в Следственном комитете. Его не кормят, его не пускают в туалет. Его пытают. Он двое суток. Это человек, избивший ногами машину ФСБ. Вот это государственный преступник. Он сидит на Петровке вместе с другими более известными узниками. Вот, собственно, все, что вы хотели знать о сегодняшней России, но боялись спросить. Кто у нас преступник, а кто нет. Значит нельзя бить машину ФСБ ногами. И можно бить, будучи омоновцем в полной экипировке, можно бить женщину в живот. Все, что вы хотели знать.
...
Людей не выводят в туалеты и так далее. Люди ночуют без матрасов. На полу. Это преступники. Те, которые вышли на улицу. Человек, который бил ногами женщину – он не преступник. Его не ловят. Вот все приоритеты. Мы стремительно идем в сторону Беларуси. Многие наработки Лукашенко уже в работе вовсю. Ну еще не насилуют и не избивают и не заставляют петь государственный гимн, как в Окрестине, но мы на пути к этому уже совершенно очевидно. Тысячи задержанных. Пытки. Потому что пытка бессонницей и голодом это пытка, безусловно. И все это происходит в совершенно массовом порядке. Когда ты сказала, что главная тема – приговор Навальному – нет. Уже не это главная тема. Это было… конечно. Но главная тема заключается в том, что вот спустя полтора года после лета 19-го года снова в полный рост обычный полицейский террор. Прошу заметить, у нас нет государства, просто государства нет, потому что никаких примет права мы не наблюдаем. Это просто силовое полицейское государство. Худшие образцы.
...
К сожалению, мы не вышли, 200 тысяч нас не вышло и не будет выходить каждое воскресенье под 200 тысяч. К сожалению, пропорция уже общественного неприятия, которое есть в Беларуси, ее нет у нас, к сожалению. Мы не выучили уроки Беларуси. А власть-то выучила и поняла, что только сила. Только давить. У них нет никакого, может быть, там раздавались какие-то голоса, мы помним, что три года назад обсуждалось, пускать ли Навального на выборы. Вот была тема. Башни Кремля — так ли с нами бороться или сяк ли. Посадить или обмануть. Затоптать или обмануть. Всё, эти разговоры закончены. Задавить. Принято решение задавить.
...
отсутствие полутонов, вот в январе 21-го года. Это ситуация абсолютного отсутствия уже полутонов. Человек, который в этой ситуации не поднимает свой голос против убийц, Оля, убийц и мы это знаем, в защиту человека, который попытался ценой своей жизни пытается что-то изменить – это ситуация совершенно ясная в этическом плане. Мы не можем, повторяю как мантру, мы не можем ничего сделать, мы, разговаривающие на последних площадочках, где-то на обочине. Мы не можем ничего сделать. Мы можем сделать только одно – мы можем сами себе отдать отчет в реальности и называть вещи своими именами. Очень важно сейчас отдать себе отчет и назвать вещи своими именами. Власть захвачена, никаких примет государства от правового какого-то нет. И совершенно идет открытое циничное полицейское насилие. Они ведь не предлагают нам поверить в правоту того, что они делают. Когда на Соболь надевают наручники за нарушение эпидемиологической обстановки, они же не предполагают, что россияне, кто-нибудь найдется дебил, который поверит, что в этом дело. Они же уже не пытаются нас обмануть. Они просто говорят: «Лежать!». Да, мы лжем. Вы ничего не сможете сделать, мы лжем и насилуем. И вы ничего не сможете сделать. Они демонстративно идут на беспредел. Очень важная демонстративность появилась в 19-м году, потом была пауза. Сейчас появилась снова уже с белорусским опытом.
...
Мы как минимум должны громко и ясно говорить. Не валять дурака с законностью их, не разговаривать на их языке. Мы должны назвать вещи своими именами. Нас захватили бандиты. Я давно предлагаю перейти на нормальную терминологию. Ребята, нет никаких судов. Когда мы говорим о судах, о полиции, о парламенте еще вспомните. О Конституции. Этого ничего нет. Это все картонные декорации, которые протыкаются пальцами. И мы должны понимать, что мы захвачены бандитами. Исходя из этого, действовать или прятаться или уезжать, но исходя из этого. Не обманывая себя. Это очень важная штука. Все сворачивается прямо не по дням, а по часам. Драматизм ситуации, прямой уже голый драматизм без всяких экивоков, башни Кремля какие-то, либерализация. Людей пытают. Вот сейчас мы с тобой разговариваем, — людей пытают. Тысячи людей находятся в заключении. Частично без адвокатов, им не дают спать, их не выводят в туалет, Оля. Это зафиксировано на суде. Как человека двое суток, Мария Эйсмонт. Смотри там. Не выводят в туалет. Сегодня Литвинович об этом же пишет. Не выводят в туалет, не кормят, не поят. Не дают матрасов даже на пол. Пытки. Это пытка.
...
О. Бычкова― Но это ситуация выглядит абсолютно тупиковой и безвыходной. Как она и в Беларуси выглядит уже довольно давно. Потому что помощи никакой ждать, естественно, неоткуда. Потому что максимум, что могут сделать какие-нибудь там прогрессивное человечество – это в лице госпожи Меркель и прочих других Байденов – например, задать вопрос Путину: а что у вас там с Навальным типа. И нехорошо держать Навального в застенке. Но все, а что действительно мы не можем на них полагаться.
В. Шендерович― Для начала могло бы не звать этого НРЗБ в эфир в Давос для того, чтобы поинтересоваться его видением мира. Блин. Вот его видение мира сейчас самое актуальное. Давосу сейчас очень актуально узнать видение мира.
...
В. Шендерович― Это старая советская история. Которая показывает неэффективность такой тактики. Я не знаю, кто там советует на Западе. Но, в общем, довольно очевидна не эффективность. Представление, что можно нежностью взять и разговорами о правах человек. Они понимают язык силы. Я не имею в виду военную силу. Но только. Они понимают только, если им будет больно от этого. Это давно об этом пишут и говорят. Пока не будет серьезных контрмер, пока они не почувствуют боли с персональными санкциями. Серьезно пока им не будет больно – они не прекратят.
О. Бычкова― Ну так это тоже, судя по всему, не работает. Потому что смотри, сколько санкций напринимали. Против конкретных людей, против структур.
В. Шендерович― Это еще не сделано.
...
по поводу Кубы. Вот как раз дружба с Кастро ухудшила судьбы диссидентов на Кубе в тюрьмах. Именно дружба Обамы с Кастро… Именно мягкость ухудшила. Потому что они понимают тоже язык. Как только появились денежки – они откупаются от своих трудностей. Это сложный длинный разговор, мы на него свернули, может быть, слишком надолго. Это отдельная тема. Если говорить о нас — на них действуют числительные. Пока мы будем выходить десятками тысяч, а не сотнями тысяч – им будет хватать ОМОНа и суда. Как только нас будет сотни тысяч – они довольно быстро, по крайней мере, у них будут основания беспокоиться. Сейчас они понимают, что ОМОНа, вот их банды хватает на нас. Их банда сильнее мирных людей, которые выходят против этой банды.
...
О. Бычкова― Так ты говоришь, что недостаточно много людей выходит в России. Ну вот в Беларуси много людей выходит. И что?
В. Шендерович― Ты сама подвела к логической развилке. Как с второклассниками учительница. Вот дети, вот так нельзя и так нельзя. А что же нам делать? Дорогие радиослушатели, мы не можем их убрать путем выборов, потому что выборов нет. Они не реагируют на мирные демонстрации, когда мы выходили, в 12-м году вообще совсем мирно, шарики дарили полицейским. Что же нам делать, дорогие россияне. Ответ очень простой: если не будет так и так, то будет по третьему. По третьему будет когда-нибудь, когда протест перестанет быть мирным. Это совершенно очевидно. Что через какое-то время он перестанет быть мирным. Вопрос в том, надо ли доводить до маятника эту гирю, чтобы до такого пола она доходила. Но власть сегодня целенаправленно ведет в сторону вооруженного восстания. Медленно повторяю. Власть целенаправленно ведет страну к вооруженному восстанию. Либо к тому, что страна превратится просто в скопище лежащих на полу, избитых и обуянных стокгольмским синдромом. Либо как альтернатива, альтернатива Туркменистану – только вооруженное восстание. Это говорит нам власть, это не я говорю. Я бы предпочел выборами или мирными действиями власти. Власть проходит мимо развилок, которые на блюдечке с голубой каемочкой. Вот эта история с этим полицейским, который ударил женщину. Это была для власти возможность хотя бы сыграть в правосудие. Хотя бы сыграть в контакт с населением. С электоратом. Сказать, ну вот перегибы. Тем не менее, мы его накажем. Пусть не жестоко накажем. Пусть потом тихо где-то на тормозах спустим. По крайней мере, сигнал получен. И они даже пошли вначале по этому пути. Но потом сверху сказали, местное начальство пошло, видимо, извиняться. Но потом сверху окрик раздался. Почему раздался окрик – очень понятно. Потому что Путина не интересуют избиратели, мы не его референтная группа. Эта женщина Маргарита Юдина и ее все близкие и мы все – это не референтная группа. Референтная группа – именно силовики. Если наказать одного силовика за то, что он ударил мирного демонстранта, так остальные силовики 31-го числа не будут нас бить. Они скажут, на фиг нам это нужно, мы потом будем крайними. Значит это ясный сигнал отсутствия суда над омоновцем, который ударил мирную женщину. Это прямой сигнал прежде всего силовикам. Вам дана отмашка на беспредел. Вы можете бить мирных людей и вам ничего за это не будет. Не бойтесь. Вот что говорит власть. Вот что говорит Путин. Это прозвучало совершенно ясно и недвусмысленно. Мы это услышали и они это услышали. И точно также с другой стороны и будут наказаны все, кто вышли. Жестоко. Вот человек ударил машину, не полицейского. Машину. Его пытают. Просто пытают тех, кто вышел. Пытают активистов. Их пытают. Потому что нахождение в наших полицейских участках и СИЗО это разновидность пытки. А без еды и сна – тем более. Это единственный способ разговора, к сожалению, между властью и обществом.
О. Бычкова― Как ты думаешь, судьба Алексея Навального дальше.
В. Шендерович― Он будет, видимо, долго сидеть. Думаю, что он это понимал. Он Мандела. А Мандела вышел, когда сменилась власть, а не наоборот. Это не то что он сверг, нет, когда закончился апартеид – освободили Манделу. В таком порядке. Навальный резко поднял ставки. Своей судьбой, спасибо, что не жизнью он обострил ситуацию. Он сократил для России исторический путь, конечно, вся эта история — попытка убийства, расследованием, дворцом и его возвращением – резко катализировала процесс. И думаю, Россия за счет судьбы Навального может быть ускорила процесс выхода из путинизма на какое-то время.
...
О. Бычкова― 17.34 в Москве. Мы продолжаем программу «Особое мнение». Дмитрий Песков, пресс-секретарь президента России сказал, что в Кремле не читали последних расследований Bellingcat. Потому что из-за качества подобных расследований на них просто не хочется тратить время. Прочитал ли ты последнее расследование Bellingcat.
В. Шендерович― Оля, прости, у меня к тебе сначала вопрос. Какого дьявола ты все время цитируешь Пескова. Какая разница, что они говорят.
...
Обрати внимание, сенсационное если так, с большой вероятностью раскрыты три убийства. Совершенных ФСБ. С огромной вероятностью, по крайней мере, данные, как сказано у Булгакова в «Собачьем сердце» — очень нехорошие. Почти никакой реакции общественной. Ну да, какая была реакция на историю с Навальным. Ну да.
О. Бычкова― На это скажут, потому что там Навальный, а тут мы даже не все имена знаем этих людей.
В. Шендерович― Дело не только, ты представляешь себе, неважно, мы берем контрольную группу какую-то страну европейскую, где выясняется, что местная ФСБ убивала. Что будет. Здесь тишина, потому что повторяю, запредельное торможение. Психика не выдерживает этого. Мы не можем ничего сделать. А психика просто отказывается на это реагировать. Мы мешком ударенные. Понимаешь, Оль. Да, завтра Грозев выйдет и скажет: а вот еще 12 человек они убили. А еще 165 оказывается было убито. Но мы же, в конце концов. «Мемориал» (власти РФ признали организацию иностранным агентом. — ред.) опубликовал – 19 тысяч в Чечне погибло. 5-6 тысяч мирных жителей. Вакуумные бомбы, фильтрационные лагеря. Мы же это все знаем с тобой. По крайней мере, ты знаешь про фильтрационный лагерь Чернокозово про убийства. Ну знаем. И что? Мешком ударенные. Общество, ударенные мешком. И у части стокгольмский синдром, которые говорят «ну нет, этого не может быть». А зачем, а зачем это нужно. И так далее. А у другой части, например, как у меня, просто глухое отчаяние, потому что я понимаю, ну да, мы еще много узнаем. Никакой реакции. И вот это отсутствие общественной реакции не только в телевизоре путинском, это разумеется. Но и вообще какой бы то ни было. И больше людей не выйдет на демонстрации. Не выйдут миллионы, сотни тысяч из-за того, что снова обнаружилось, мы притерпелись, принюхались, мы прижились при убийцах. Мы привыкли. И эта привычка это самое чудовищное, что случилось за эти годы. Мы привыкли. Мы знаем, что мы живем среди убийц. Но про воров говорить нечего. Это уже просто быт. Но вот, оказывается, повысили нам испытание для нашей психики. Оказывается, доказали, что и убийцы тоже. Хотя мы знали, разумеется. Что, мы не знали про Яндарбиева или про Литвиненко. Или про Немцова. Что мы не знали. Мы все знали. Но мы прижились, притерпелись. И абсолютный покой.
...
О. Бычкова― А можно провести историческую аналогию. Я так отчаянно пытаюсь цепляться за что-то уже пройденное и как бы знакомое. Например, 20-й съезд и после него, после выступления Хрущева распространяют некие очень скромные по нашим нынешним представлениям материалы по партийным организациям. По стране. И людям как бы чуть-чуть приоткрывают глаза на то, что происходило с репрессиями и ГУЛАГом. И это же тогда произвело впечатление на людей. И к чему-то привело, например.
В. Шендерович― Это было сделано сверху.
О. Бычкова― Да.
В. Шендерович― Это был доклад, который распространялся по партийным организациям. Потом замечательная книга Чуприна «Оттепель», где это просто по дням исследовано, как открывались эти шлюзы. Кто-то закрывал их, кто-то открывал. Но давление было. Но была опора сверху. У Твардовского была опора в ЦК, ходили, в ЦК были опоры. Это сверху делалось. В России, к сожалению, реформы приходят сверху. Потом выясняется, что огромный запрос и политики как Горбачев используют энергию, которая пробуждается снизу. Но они открывают ей ход.
...
Энергия снизу уходила в… восстание. Которое просто расстреляли к чертям собачьим и задавили. Новочеркасск – энергия снизу. А сверху — когда разрешили сверху, когда выяснилось, что за это не расстреливают, тогда разрешенное… И все реформы – сверху. Снизу – огромная энергия навстречу.
...
Постепенно заканчивается программа и хочется какие-то напоследок сказать простые слова. Простые слова будут такие. Дорогая обслуга пиаровская бюрократическая номенклатурная, дорогая обслуга, времена упростились. Никаких полутонов нет. Те из вас, которые слова не сказали против бандитов, захвативших власть и убивающих, прямой дорогой идущих в лукашенковскую сторону, те из вас, кто не дистанцировались от них публично, все эти доверенные лица, все эти журналисты. Потом не делайте, пожалуйста, вид, что вы журналисты и деятели культуры. И ученые. Нет, вы обслуга убийц. Вы должны это ясно понимать. Просто чтобы вы отдавали себе отчет. Это очень важно.
отсюда - https://echo.msk.ru/programs/personalno/2780788-echo/
