![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
jewsejka в Дмитрий Быков // "Профиль", №23, 22 июня 2015 года
АНАЛИЗ, МОЧИ!
Россияне смотрят телевизор не ради новостей, а чтобы увидеть шоу – неважно, просто комическое или комически-аналитическое.
Россияне полюбили телевизионную аналитику. ФОМ установил, что 63 процента опрошенных смотрят «Вести недели», а около половины – итоговую программу «Сегодня», «Вести в субботу» и «Воскресное время». 35 процентов опрошенных симпатизируют Дмитрию Киселеву.
Еще бы они ему не симпатизировали! Надо наконец понять некоторые особенности вкуса россиян. Киселев чрезвычайно популярен, как бывает популярен анекдот. Не надо считать телезрителей идиотами, столько идиотов не бывает, но ведь россияне смотрят телевизор вовсе не затем, чтобы узнать новости. Будь они реально заинтересованы в происходящем, они смотрели бы информационные выпуски, и лучше бы в Интернете; но для современного россиянина лучшей новостью служит отсутствие новостей. Тем более, что российские новости сегодня бывают двух типов: 1) возбудили еще одно дело, 2) еще что-то запретили. Всю прочую информацию можно узнать, посещая магазин, где с каждой неделей оставляешь все больше денег.
Телезритель в России ценит не информацию, а шоу, причем преимущественно комические: стендап у нас не прижился, да вдобавок он требует специальных навыков, а аналитику мы умеем. Это, можно сказать, русский специфический вклад в копилку комедийных телешоу. Упражняемся мы в этом с золотых позднесоветских времен. Программа «Время» служила вечной темой анекдотов и цитировалась наравне с журналом «Корея». «Сегодня китайские провокаторы обстреляли советский трактор, мирно вспахивавший приграничную полосу. Трактор ответил шквальным огнем. Советская сторона уполномочена предупредить, что при повторении подобных провокаций подключит к посевной сеялки, веялки и молотилки с вертикальным взлетом». Я уж не говорю о классике – «Чтобы у вас всегда был полный холодильник, достаточно включить его в радиосеть».
Почему российский телезритель предпочитает «аналитику» – которая на деле, разумеется, никакая не аналитика, а парад перекрикивающих друг друга фриков либо негласное соревнование, кто смешней оттянется? Собственно, у нас никогда не доверяли западной прессе – не потому, что она враждебна, а потому, что предпочитает факты, мнения же берет у экспертов, принадлежащих, как правило, к разным партиям. Штука в том, что, во‑первых, эта объективность тоже по-своему лицемерна, ибо подбор фактов субъективней всякой аналитики,– а во‑вторых, факты интересны тому, от кого что-то зависит. Нашему же телезрителю, который давно, с небольшими перерывами, живет в безвыборной системе,– факты только портят настроение: он и так знает, что все воруют и ничто толком не фурычит. В этом смысле никаких сдвигов не наблюдается лет триста. Нигде ничего нет, но у всех все есть; у всех все есть, но все недовольны; все недовольны, но все голосуют за. Информация нужна при демократии, а при иных формах правления вполне достаточно сплетен.
Аналитика – иное дело: аналитика в России бывает трех видов. Первая – разговоры пикейных жилетов, ничего не знающих достоверно и выстраивающих ту картину реальности, какая им желательна. Это, например, Проханов или сплетни в подъездах: степень достоверности примерно одинакова. Вторая – провластная пропаганда: наглость тут производит впечатление силы. Чем дальше от логики, тем лучше. Санкции сильно укрепят экономику России, приток капитала возрос по сравнению с прошлым годом вдвое, украинские фашисты бомбят собственное население, у Европы нет будущего, на митинг Навального собралось десять проплаченных геев. За этим наблюдают, как за ужимками очередного коверного, благо Дмитрий Киселев действительно оказался на своем месте: единство формы и содержания в его случае доведено до таких высот, какие не снились обозревателям эпохи застоя. На лицах Боровика, Сейфуль-Мулюкова, Овчинникова читались по крайней мере интеллект и серьезное отношение к делу, даром что время от времени им по долгу службы полагалось говорить глупости; Киселев с его ужимками и лексикой – гениальный поставшик гэгов и мэмов. Именно так он и будет оправдываться в свое время – не столь уж далекое, кстати: что нарочно комиковал, что выражал таким образом свое отношение к происходящему, что доводил ложь и хамство до абсурда… и ручками делал вот так… Не знаю, поможет ли ему этот нехитрый прием, но русский народ вообще-то незлобив и любит своих комиков. «Эти гномики такие комики», как поет Паша Кашин, тоже комик в высоком смысле.
Наконец, третий тип аналитики – дозволенная оппозиция, роль которой состоит в получении разнообразных шишек. «Почтеннейшая публика! Сейчас на ваших глазах я получу тридцать три подзатыльника!» – этот монолог Пьеро давно можно повторять на всех ток-шоу Владимира Соловьева вне зависимости от темы; оппозиция получает при этом свою долю славы, и ее, может быть, не сразу убьют: ведь без Пьеро какое же представление? Функция Арлекина состоит именно в том, чтобы дать именно тридцать три подзатыльника, придержав до времени тридцать четвертый, смертельный,– иначе кого они будут мочить на следующей неделе? Обама-то к ним не приходит!
Наивен тот, кто ищет в российской реальности хоть каких-то смыслов, фактов или социальных противоречий. Ничего этого нет. Есть население, вот уже который год живущее в условиях недоотмененного крепостничества, и сцена, на которой разыгрывается один и тот же спектакль Карабаса-Барабаса. Все роли расписаны давно, и роль идиота-толкователя, развлекающего публику между третьим и четвертым актами, не предполагает новаций. Проблема только в том, что декорации ветшают, поворотный круг скрипит, а артисты играют все более спустя рукава. Иногда, конечно, Станиславский кричит «Не верю!» – но Станиславский ведь тоже актер, подсадка, и «Не верю» выходит у него все более по-петушиному. Россияне смотрят телевизор, чтобы радостно гыгыкнуть – «Во тупые!» – при виде очередного парад-алле кукольной труппы; к сожалению, зрителю надо себя уважать, а поскольку ничем общественно полезным он не занят, главный источник его самоуважения сводится к тому, что в телевизоре сидит еще более тупой, а главное, озлобленный персонаж.
Я чинил давеча родной «Жигуль» в автосервисе под Москвой – завернул туда по дороге с садового участка,– и видел, как несколько самых что ни на есть обитателей небольшого городка смотрят ту самую аналитику. Мастер чинит машины и тоже краем глаза смотрит, потому что работает, как любят говорить профессиональные патриоты, непоспешно, неторопко, раздумчиво. А куда торопиться? Россия двадцать лет стоит в пробке, постоит и еще. Но как мы смеялись, как смеялись, Господи Боже мой. Будет что вспомнить, когда нас спросят, что мы здесь делали.
jewsejka в Дмитрий Быков // "Профиль", №23, 22 июня 2015 годаАНАЛИЗ, МОЧИ!
Россияне смотрят телевизор не ради новостей, а чтобы увидеть шоу – неважно, просто комическое или комически-аналитическое.
Россияне полюбили телевизионную аналитику. ФОМ установил, что 63 процента опрошенных смотрят «Вести недели», а около половины – итоговую программу «Сегодня», «Вести в субботу» и «Воскресное время». 35 процентов опрошенных симпатизируют Дмитрию Киселеву.
Еще бы они ему не симпатизировали! Надо наконец понять некоторые особенности вкуса россиян. Киселев чрезвычайно популярен, как бывает популярен анекдот. Не надо считать телезрителей идиотами, столько идиотов не бывает, но ведь россияне смотрят телевизор вовсе не затем, чтобы узнать новости. Будь они реально заинтересованы в происходящем, они смотрели бы информационные выпуски, и лучше бы в Интернете; но для современного россиянина лучшей новостью служит отсутствие новостей. Тем более, что российские новости сегодня бывают двух типов: 1) возбудили еще одно дело, 2) еще что-то запретили. Всю прочую информацию можно узнать, посещая магазин, где с каждой неделей оставляешь все больше денег.
Телезритель в России ценит не информацию, а шоу, причем преимущественно комические: стендап у нас не прижился, да вдобавок он требует специальных навыков, а аналитику мы умеем. Это, можно сказать, русский специфический вклад в копилку комедийных телешоу. Упражняемся мы в этом с золотых позднесоветских времен. Программа «Время» служила вечной темой анекдотов и цитировалась наравне с журналом «Корея». «Сегодня китайские провокаторы обстреляли советский трактор, мирно вспахивавший приграничную полосу. Трактор ответил шквальным огнем. Советская сторона уполномочена предупредить, что при повторении подобных провокаций подключит к посевной сеялки, веялки и молотилки с вертикальным взлетом». Я уж не говорю о классике – «Чтобы у вас всегда был полный холодильник, достаточно включить его в радиосеть».
Почему российский телезритель предпочитает «аналитику» – которая на деле, разумеется, никакая не аналитика, а парад перекрикивающих друг друга фриков либо негласное соревнование, кто смешней оттянется? Собственно, у нас никогда не доверяли западной прессе – не потому, что она враждебна, а потому, что предпочитает факты, мнения же берет у экспертов, принадлежащих, как правило, к разным партиям. Штука в том, что, во‑первых, эта объективность тоже по-своему лицемерна, ибо подбор фактов субъективней всякой аналитики,– а во‑вторых, факты интересны тому, от кого что-то зависит. Нашему же телезрителю, который давно, с небольшими перерывами, живет в безвыборной системе,– факты только портят настроение: он и так знает, что все воруют и ничто толком не фурычит. В этом смысле никаких сдвигов не наблюдается лет триста. Нигде ничего нет, но у всех все есть; у всех все есть, но все недовольны; все недовольны, но все голосуют за. Информация нужна при демократии, а при иных формах правления вполне достаточно сплетен.
Аналитика – иное дело: аналитика в России бывает трех видов. Первая – разговоры пикейных жилетов, ничего не знающих достоверно и выстраивающих ту картину реальности, какая им желательна. Это, например, Проханов или сплетни в подъездах: степень достоверности примерно одинакова. Вторая – провластная пропаганда: наглость тут производит впечатление силы. Чем дальше от логики, тем лучше. Санкции сильно укрепят экономику России, приток капитала возрос по сравнению с прошлым годом вдвое, украинские фашисты бомбят собственное население, у Европы нет будущего, на митинг Навального собралось десять проплаченных геев. За этим наблюдают, как за ужимками очередного коверного, благо Дмитрий Киселев действительно оказался на своем месте: единство формы и содержания в его случае доведено до таких высот, какие не снились обозревателям эпохи застоя. На лицах Боровика, Сейфуль-Мулюкова, Овчинникова читались по крайней мере интеллект и серьезное отношение к делу, даром что время от времени им по долгу службы полагалось говорить глупости; Киселев с его ужимками и лексикой – гениальный поставшик гэгов и мэмов. Именно так он и будет оправдываться в свое время – не столь уж далекое, кстати: что нарочно комиковал, что выражал таким образом свое отношение к происходящему, что доводил ложь и хамство до абсурда… и ручками делал вот так… Не знаю, поможет ли ему этот нехитрый прием, но русский народ вообще-то незлобив и любит своих комиков. «Эти гномики такие комики», как поет Паша Кашин, тоже комик в высоком смысле.
Наконец, третий тип аналитики – дозволенная оппозиция, роль которой состоит в получении разнообразных шишек. «Почтеннейшая публика! Сейчас на ваших глазах я получу тридцать три подзатыльника!» – этот монолог Пьеро давно можно повторять на всех ток-шоу Владимира Соловьева вне зависимости от темы; оппозиция получает при этом свою долю славы, и ее, может быть, не сразу убьют: ведь без Пьеро какое же представление? Функция Арлекина состоит именно в том, чтобы дать именно тридцать три подзатыльника, придержав до времени тридцать четвертый, смертельный,– иначе кого они будут мочить на следующей неделе? Обама-то к ним не приходит!
Наивен тот, кто ищет в российской реальности хоть каких-то смыслов, фактов или социальных противоречий. Ничего этого нет. Есть население, вот уже который год живущее в условиях недоотмененного крепостничества, и сцена, на которой разыгрывается один и тот же спектакль Карабаса-Барабаса. Все роли расписаны давно, и роль идиота-толкователя, развлекающего публику между третьим и четвертым актами, не предполагает новаций. Проблема только в том, что декорации ветшают, поворотный круг скрипит, а артисты играют все более спустя рукава. Иногда, конечно, Станиславский кричит «Не верю!» – но Станиславский ведь тоже актер, подсадка, и «Не верю» выходит у него все более по-петушиному. Россияне смотрят телевизор, чтобы радостно гыгыкнуть – «Во тупые!» – при виде очередного парад-алле кукольной труппы; к сожалению, зрителю надо себя уважать, а поскольку ничем общественно полезным он не занят, главный источник его самоуважения сводится к тому, что в телевизоре сидит еще более тупой, а главное, озлобленный персонаж.
Я чинил давеча родной «Жигуль» в автосервисе под Москвой – завернул туда по дороге с садового участка,– и видел, как несколько самых что ни на есть обитателей небольшого городка смотрят ту самую аналитику. Мастер чинит машины и тоже краем глаза смотрит, потому что работает, как любят говорить профессиональные патриоты, непоспешно, неторопко, раздумчиво. А куда торопиться? Россия двадцать лет стоит в пробке, постоит и еще. Но как мы смеялись, как смеялись, Господи Боже мой. Будет что вспомнить, когда нас спросят, что мы здесь делали.
