![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
svnthroninБыков спрашивает Макаревича:
— Спрошу то, что меня волнует больше всего. Можно отнять у россиянина зарплату, и он переживет и выживет. Можно отнять образование у его детей. Можно закрыть границы. Можно удорожить водку. Им ничего не будет. Что сегодня должно произойти, чтобы люди обратили на это внимание?
— Мне кажется, что здесь немножко другой закон действует. Это все равно такая чашка, которая по капле наполняется, и никогда не знаешь, какая капелька станет крайней. Надо очень внимательно смотреть, пока чашечка не наполнилась.
…
— Вопрос об ощущениях. В свое время Сергею Крылову для записи диска нужны были деньги. И ему пообещали огромную сумму за то, что он — человек очень корпулентный, прыгнет с тарзанки. Есть фотография, где он стоит перед прыжком. Можно сказать, такого выражения лица мир еще не видел никогда! Я полюбил Крылова в эту минуту. Он очень долго болтался. Омерзение, ужас, надежда, все было в этом лице.
— Я вообще не думаю, что нам идет на пользу преодоление себя. Вот ты боишься, а, наоборот, надо, иди, прыгни… не надо. Иди займись тем, чего ты не боишься. Ты ж не всего на свете боишься. Будет больше пользы, и ты останешься более здоровым, целым человеком.
— Преодоление себя идет. И ты целую жизнь этим занимаешься.
— Нет! Я не занимаюсь этим.
— Ну, может, ты просто не признаешься. Если б ты этим не занимался, ты б ничего никогда не сделал.
— Дима, поверь мне, девяносто процентов того, чем я занимаюсь и занимался, доставляет мне радость. Преодоление — это когда тебе противно, а ты это делаешь именно потому, что это противно. Никогда я себя этим не напрягал.
…
— Потому что когда было «Мужчина — петь по-мужски», согласись, это было лучшее время «Машины», один из лучших ее моментов.
— Вот какие были времена лучшие у «Машины» - наверное, это только мы знаем. И я боюсь, если мы соберемся и будем это выяснять, то каждый назовет какой-то свой отрезок времени. И уж совсем это не связано с конкретными песнями. Я тебя уверяю, 1978 год, когда мы написали довольно много хороших песен, которые есть до сих пор, был омерзительным. Очень тяжелым. Со слежками, с этими ментами, с прослушиваемым телефоном, и я себя не очень хорошо чувствовал.
…
— Вот вопрос, который у меня занимает последние года полтора. То, что вверх и в темноту уходит нить, мы все знаем. Сейчас у меня есть ощущение, что куклы пляшут сами по себе, потому что им так нравится. Ими никто не управляет. Им нравится быть куклами. Какое у тебя ощущение?
— Отчасти так и есть. Но на самом деле, они надеются: ну подергайте, поуправляйте нами!
…
Ответ Макаревича на вопрос из зала:
друзья, они потому и друзья, что, в общем, мы на мир смотрим какими-то схожими глазами. Если есть среди моих друзей пара человек, которые в частных вопросах, касаемых Украины, занимают другую точку зрения, мы просто предпочитаем этой темы не касаться. Потому что, грубо говоря, представьте себе: в девяти темах нам интересно, мы совпадаем. А вот в этой бодаться бессмысленно. Ну и думай, как ты считаешь нужным, а я буду думать, как я считаю нужным.
Что касается вопроса первого: два года назад было очень противно. Потому что, когда из всех дырок про тебя вранье несется, это неприятно. Ты не можешь ответить, потому что из этой же дырочки тебе ответить не позволят. И выходит, что ты виноват и утираешься. А ты не утираешься и не виноват. Что касается сегодняшнего дня, никто нас не трогает. В общем, вроде как нас нет. Поэтому концерты происходят. Там, где организаторы считают нужным сделать концерт, они делают. И он проходит, и проходит замечательно. Если где-то кто-то бздит, значит, он концерт не делает. Такие тоже есть. Причем я поражался: скажем, в 70-80-е, когда нас взяли в Росконцерт, все было ровно наоборот. По всей стране можно было играть. А вот в Москве было нельзя. Пока Горбачев не пришел. Сейчас стопроцентная обратка. В Москве нам можно все что угодно в принципе. Чем дальше от Москвы, тем более бздливые работники культуры — на всякий случай, как бы чего не вышло.
…
Вопрос из зала: — Вы находились под пристальным вниманием советской власти, и так случилось, что и сейчас тоже можно так сказать. Можно ли параллели какие-то провести с советским временем?
— Знаете, механизмы пропаганды, и даже не механизмы, а ее «художественный» уровень, одинаково безобразны. Но, видимо, это именно то, что производит впечатление на наш народ. Иначе придумали бы поизысканней. Дубовые клише, дубовое враньё. И когда это смотришь второй раз, это, конечно, очень скучно. Во всем остальном жизнь отличается, вы себе не можете представить ту жизнь. Не было такой банальной штуки, как интернет, и мы жили настолько в замкнутом информационном поле… А ведь было полное ощущение, что по-другому-то и быть не может.
…
Вопрос из зала: — Боже упаси повторяться, что вырос на «Машине». Но вот что любопытно: сейчас, собираясь все реже с теми же одноклассниками, еще реже выпивая и еще реже открывая гитару, парадоксальным образом замечаешь, что хочется вроде чего-то из 70-х и 80-х, а вот, Андрей, не поется. Причем не поется то, что, казалось бы, многослойное, с новыми смыслами, с откровенными. А если и поется из «Машины», то что-то простое-простое, видимо, насыщенное какой-то энергетикой более высокого порядка. В этом смысле песни вдруг неожиданно долгоживущими оказались, хотя в них тогда казалось, может, и не было таких вещей. Это что?
— Это просто время проходит. Когда мне говорят, что Бетховен — это навсегда… ничего не будет навсегда. Этот весь мир — это временное явление. Просто одно живет пять лет, другое — пятьдесят. Третье, может быть, пятьсот. Просто кончилось время этих песен. Мы написали песен шестьсот где-то. Я же их помню все. Вот не возникает желания большую часть этих песен играть. Потому что то, что в них внутри было живое, осталось в том времени. У нас воздух уже вокруг другой. Вокруг совершенно другие люди, это будет нелепая архаика. Я это чувствую на уровне прикосновения.
…
Вопрос из зала: — Андрей Вадимович, вот вы вспомнили 80-е, а мне вспомнилось то событие, в котором вы принимали участие — это «Марш мира», который был в Америке, помните? И ваше участие вместе с Градским в Сан-Франциско — я помню, какая там была атмосфера энтузиазма. Мне хотелось бы спросить: а что вы сейчас думаете? Возможно ли народная дипломатия?
— Да, наверное, в каких-то случаях она возможна. Это зависит от личности. С рок-н-роллом смешно получилось, потому что, когда открыли двери благодаря Михаилу Сергеевичу, туда кинулись и художники наши какие-то, и музыканты, их встретили, как «Господи! Пришли медведи, родные!» И через год с ужасом убрали руки за спину. Потому что они-то думали, что это будет что-то на их уровне. А это было, к сожалению, гораздо все хуже. Хуже просто по качеству, по сделанности. По уровню ремесла. По уровню того, что называется «искусством». Оказалось просто неинтересно. Другое дело, что в условиях советской власти по-другому это вырасти-то и не могло. Здесь никто не виноват.
…
Вопрос из зала: — Сегодня упомянули феномен Земфиры, Пугачевой. Феномен сегодняшнего дня — это, наверное, группа «Ленинград». Вот это — что это такое? Музыка, перформанс…
— Шнур сам на это ответил. Когда ему вручали какую-то очередную награду: «Скажите, а как вы оцениваете вашу высокую награду?» «Ну любит наш народ всякое говно», - сказал Шнур абсолютно искренне. Он же циничный человек, он совершенно не скрывает того, чем он занимается. Ну хотите это? Получите! У меня сумасшедший цирк такой, про жопу.
Вопрос из зала: — Оппозиция, мне кажется, до сих пор не определилась со своим кандидатом?
— Я не вижу никакой единой оппозиции. Я вижу несколько ярких людей. Народ — какая оппозиция, о чем вы говорите. Есть Навальный, Яшин, Гудков, был Боря Немцов — к сожалению, что был. Очень хороший фильм, кстати, я про него смотрел, Кричевская сняла. Не потому, что там моя песня в конце, а потому что он абсолютно без надрыва, без истерики, совершенно беспристрастный. Казалось бы, скучно полтора часа смотреть на просто говорящих людей. А он при этом очень получился объективный и невероятно откровенный. Они почему-то там говорят так, как они нигде не говорили, эти люди. Этих людей мы все знаем. Интересный фильм. И ему дали прокатное удостоверение, сегодня это тоже маленькая победа.
отсюда – http://ru-bykov.livejournal.com/2842063.html
— Спрошу то, что меня волнует больше всего. Можно отнять у россиянина зарплату, и он переживет и выживет. Можно отнять образование у его детей. Можно закрыть границы. Можно удорожить водку. Им ничего не будет. Что сегодня должно произойти, чтобы люди обратили на это внимание?
— Мне кажется, что здесь немножко другой закон действует. Это все равно такая чашка, которая по капле наполняется, и никогда не знаешь, какая капелька станет крайней. Надо очень внимательно смотреть, пока чашечка не наполнилась.
…
— Вопрос об ощущениях. В свое время Сергею Крылову для записи диска нужны были деньги. И ему пообещали огромную сумму за то, что он — человек очень корпулентный, прыгнет с тарзанки. Есть фотография, где он стоит перед прыжком. Можно сказать, такого выражения лица мир еще не видел никогда! Я полюбил Крылова в эту минуту. Он очень долго болтался. Омерзение, ужас, надежда, все было в этом лице.
— Я вообще не думаю, что нам идет на пользу преодоление себя. Вот ты боишься, а, наоборот, надо, иди, прыгни… не надо. Иди займись тем, чего ты не боишься. Ты ж не всего на свете боишься. Будет больше пользы, и ты останешься более здоровым, целым человеком.
— Преодоление себя идет. И ты целую жизнь этим занимаешься.
— Нет! Я не занимаюсь этим.
— Ну, может, ты просто не признаешься. Если б ты этим не занимался, ты б ничего никогда не сделал.
— Дима, поверь мне, девяносто процентов того, чем я занимаюсь и занимался, доставляет мне радость. Преодоление — это когда тебе противно, а ты это делаешь именно потому, что это противно. Никогда я себя этим не напрягал.
…
— Потому что когда было «Мужчина — петь по-мужски», согласись, это было лучшее время «Машины», один из лучших ее моментов.
— Вот какие были времена лучшие у «Машины» - наверное, это только мы знаем. И я боюсь, если мы соберемся и будем это выяснять, то каждый назовет какой-то свой отрезок времени. И уж совсем это не связано с конкретными песнями. Я тебя уверяю, 1978 год, когда мы написали довольно много хороших песен, которые есть до сих пор, был омерзительным. Очень тяжелым. Со слежками, с этими ментами, с прослушиваемым телефоном, и я себя не очень хорошо чувствовал.
…
— Вот вопрос, который у меня занимает последние года полтора. То, что вверх и в темноту уходит нить, мы все знаем. Сейчас у меня есть ощущение, что куклы пляшут сами по себе, потому что им так нравится. Ими никто не управляет. Им нравится быть куклами. Какое у тебя ощущение?
— Отчасти так и есть. Но на самом деле, они надеются: ну подергайте, поуправляйте нами!
…
Ответ Макаревича на вопрос из зала:
друзья, они потому и друзья, что, в общем, мы на мир смотрим какими-то схожими глазами. Если есть среди моих друзей пара человек, которые в частных вопросах, касаемых Украины, занимают другую точку зрения, мы просто предпочитаем этой темы не касаться. Потому что, грубо говоря, представьте себе: в девяти темах нам интересно, мы совпадаем. А вот в этой бодаться бессмысленно. Ну и думай, как ты считаешь нужным, а я буду думать, как я считаю нужным.
Что касается вопроса первого: два года назад было очень противно. Потому что, когда из всех дырок про тебя вранье несется, это неприятно. Ты не можешь ответить, потому что из этой же дырочки тебе ответить не позволят. И выходит, что ты виноват и утираешься. А ты не утираешься и не виноват. Что касается сегодняшнего дня, никто нас не трогает. В общем, вроде как нас нет. Поэтому концерты происходят. Там, где организаторы считают нужным сделать концерт, они делают. И он проходит, и проходит замечательно. Если где-то кто-то бздит, значит, он концерт не делает. Такие тоже есть. Причем я поражался: скажем, в 70-80-е, когда нас взяли в Росконцерт, все было ровно наоборот. По всей стране можно было играть. А вот в Москве было нельзя. Пока Горбачев не пришел. Сейчас стопроцентная обратка. В Москве нам можно все что угодно в принципе. Чем дальше от Москвы, тем более бздливые работники культуры — на всякий случай, как бы чего не вышло.
…
Вопрос из зала: — Вы находились под пристальным вниманием советской власти, и так случилось, что и сейчас тоже можно так сказать. Можно ли параллели какие-то провести с советским временем?
— Знаете, механизмы пропаганды, и даже не механизмы, а ее «художественный» уровень, одинаково безобразны. Но, видимо, это именно то, что производит впечатление на наш народ. Иначе придумали бы поизысканней. Дубовые клише, дубовое враньё. И когда это смотришь второй раз, это, конечно, очень скучно. Во всем остальном жизнь отличается, вы себе не можете представить ту жизнь. Не было такой банальной штуки, как интернет, и мы жили настолько в замкнутом информационном поле… А ведь было полное ощущение, что по-другому-то и быть не может.
…
Вопрос из зала: — Боже упаси повторяться, что вырос на «Машине». Но вот что любопытно: сейчас, собираясь все реже с теми же одноклассниками, еще реже выпивая и еще реже открывая гитару, парадоксальным образом замечаешь, что хочется вроде чего-то из 70-х и 80-х, а вот, Андрей, не поется. Причем не поется то, что, казалось бы, многослойное, с новыми смыслами, с откровенными. А если и поется из «Машины», то что-то простое-простое, видимо, насыщенное какой-то энергетикой более высокого порядка. В этом смысле песни вдруг неожиданно долгоживущими оказались, хотя в них тогда казалось, может, и не было таких вещей. Это что?
— Это просто время проходит. Когда мне говорят, что Бетховен — это навсегда… ничего не будет навсегда. Этот весь мир — это временное явление. Просто одно живет пять лет, другое — пятьдесят. Третье, может быть, пятьсот. Просто кончилось время этих песен. Мы написали песен шестьсот где-то. Я же их помню все. Вот не возникает желания большую часть этих песен играть. Потому что то, что в них внутри было живое, осталось в том времени. У нас воздух уже вокруг другой. Вокруг совершенно другие люди, это будет нелепая архаика. Я это чувствую на уровне прикосновения.
…
Вопрос из зала: — Андрей Вадимович, вот вы вспомнили 80-е, а мне вспомнилось то событие, в котором вы принимали участие — это «Марш мира», который был в Америке, помните? И ваше участие вместе с Градским в Сан-Франциско — я помню, какая там была атмосфера энтузиазма. Мне хотелось бы спросить: а что вы сейчас думаете? Возможно ли народная дипломатия?
— Да, наверное, в каких-то случаях она возможна. Это зависит от личности. С рок-н-роллом смешно получилось, потому что, когда открыли двери благодаря Михаилу Сергеевичу, туда кинулись и художники наши какие-то, и музыканты, их встретили, как «Господи! Пришли медведи, родные!» И через год с ужасом убрали руки за спину. Потому что они-то думали, что это будет что-то на их уровне. А это было, к сожалению, гораздо все хуже. Хуже просто по качеству, по сделанности. По уровню ремесла. По уровню того, что называется «искусством». Оказалось просто неинтересно. Другое дело, что в условиях советской власти по-другому это вырасти-то и не могло. Здесь никто не виноват.
…
Вопрос из зала: — Сегодня упомянули феномен Земфиры, Пугачевой. Феномен сегодняшнего дня — это, наверное, группа «Ленинград». Вот это — что это такое? Музыка, перформанс…
— Шнур сам на это ответил. Когда ему вручали какую-то очередную награду: «Скажите, а как вы оцениваете вашу высокую награду?» «Ну любит наш народ всякое говно», - сказал Шнур абсолютно искренне. Он же циничный человек, он совершенно не скрывает того, чем он занимается. Ну хотите это? Получите! У меня сумасшедший цирк такой, про жопу.
Вопрос из зала: — Оппозиция, мне кажется, до сих пор не определилась со своим кандидатом?
— Я не вижу никакой единой оппозиции. Я вижу несколько ярких людей. Народ — какая оппозиция, о чем вы говорите. Есть Навальный, Яшин, Гудков, был Боря Немцов — к сожалению, что был. Очень хороший фильм, кстати, я про него смотрел, Кричевская сняла. Не потому, что там моя песня в конце, а потому что он абсолютно без надрыва, без истерики, совершенно беспристрастный. Казалось бы, скучно полтора часа смотреть на просто говорящих людей. А он при этом очень получился объективный и невероятно откровенный. Они почему-то там говорят так, как они нигде не говорили, эти люди. Этих людей мы все знаем. Интересный фильм. И ему дали прокатное удостоверение, сегодня это тоже маленькая победа.
отсюда – http://ru-bykov.livejournal.com/2842063.html
